Алексей Сурков Стихи о войне *** Видно, выписал писарь мне дальний билет, Отправляя впервой на войну. На четвертой войне, с восемнадцати лет, Я солдатскую лямку тяну. Череда лихолетий текла надо мной, От полночных пожаров красна. Не видал я, как юность прошла стороной, Как легла на виски седина. И от пуль невредим, и жарой не палим, Прохожу я по кромке огня Видно, мать непомерным страданьем своим Откупила у смерти меня. Испытало нас время свинцом и огнем. Стали нервы железу под стать. Победим. И вернемся. И радость вернем. И сумеем за все наверстать. Неспроста к нам приходят неясные сны Про счастливый и солнечный край. После долгих ненастий недружной весны Ждет и нас ослепительный май. Под Ржевом, 1942 Священная война. Стихи о Великой Отечественной Войне. Москва: Художественная литература", 1966. Возвысьте голос, честные люди! Над лесом ранняя осень простерла Крыло холодной зари. Гнев огненным комом стоит у горла И требует: - Говори! Приспело время, гневной и горькой, Взять правде свои права. В Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке Пусть слышат эти слова. Еще поля лежат в запустенье, Не высохли слезы вдов, А землю опять накрывают тени Одетых в траур годов. Словесный лом атлантических хартий Гниет на дне сундука. И снова жадно шарит по карте В стальной перчатке рука. С трибун лицемеры клянут захваты, Сулят и мир и любовь. Но после войны ушли в дипломаты Начальники их штабов. И возлюбили их генералы В посольских дворцах уют. Пейзажи Камчатки, Баку, Урала Опять им спать не дают. Запасы атомных бомб в избытке Расставлены напоказ. И головы подняли недобитки Восточных и северных рас. Все злее становятся и наглее Писанья ученой тли, Чьи предки замучили Галилея, Джордано Бруно сожгли. И ложь нависает смрадным туманом У мира над головой. И слышен все громче за океаном Вчерашний берлинский вой. С холопским усердием лжец ретивый Анафеме предает Тебя, героический, миролюбивый, Родной советский народ. Когда из пепла, руин и разора Свой дом поднимаешь ты, Тебя клеймит стоязыкая свора Потоками клеветы. И мы этот сдобренный словом божьим Горячечный, злобный бред Оставить на совести их не можем - У них ведь совести нет, И не на что ставить пробу и пломбы... Они от своих щедрот Пихают кукиш атомной бомбы Голодной Европе в рот. Бряцая оружием, сея страхи, Грозя растоптать и сжечь, Они под шумок сдирают рубахи У ближних с костлявых плеч. Шантаж называя долгом высоким, Обман громоздя на обман, Они выжимают последние соки Из обескровленных стран. Приятно щекочет их обонянье Кровавый запах войны... Но на крушенье их планы заранее Историей обречены. Недавней войны кровавая рана Не даст нам беду проспать. И в недрах земли не хватит урана, Чтоб двинуть историю вспять. Я вижу над их бесславным закатом Свободных народов суд. Ни доллар, ни ложь, ни разбуженный атом От кары их не спасут. Пока не взревели глотки орудий И стены не пали ниц, Возвысьте голос, честные люди, Сорвите маски с убийц! 1947 Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. * * * Войны имеют концы и начала... Снова мы здесь, на великой реке, Села в разоре. Земля одичала. Серые мыши шуршат в сорняке. Мертвый старик в лопухах под забором. Трупик ребенка придавлен доской... Всем нас пытали - и гладом и мором, Жгучим стыдом и холодной тоской. В битвах пропитаны наши шинели Запахом крови и дымом костра. В зной паши души не раз леденели, В стужу сердца обжигала жара. Шли мы в атаку по острым каменьям, Зарева нас вырывали из тьмы. Впору поднять десяти поколеньям Тяжесть, которую подняли мы. Ветер гуляет по киевским кручам, И по дорогам, размытым дождем, Наперекор нависающим тучам Мы за весной и за солнцем идем. Только бы буря возмездья крепчала, Гневом сильней обжигала сердца... В красном дыму затерялись начала, Трубам победы греметь у конца. 1943, Москва Алексей Сурков. Шаги времени. Стихотворения, маленькие поэмы, песни. Москва: Московский рабочий, 1983. * * * Вот бомбами разметанная гать, Подбитых танков черная стена. От этой гати покатилась вспять Немецкая железная волна. Здесь втоптаны в сугробы, в целину Стальные каски, плоские штыки. Отсюда, в первый раз за всю войну, Вперед, на запад, хлынули полки. Мы в песнях для потомства сбережем Названья тех сгоревших деревень, Где за последним горьким рубежом Кончалась ночь и начинался день. 1941, под Москвой Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Герой Каюсь. Музу мою невзлюбила экзотика. Не воспитанный с детства в охотничьих играх, Мой герой не ходил за Чукотку на котика И не целился в глаз полосатого тигра. И норд-ост не трепал его пышные волосы Под оранжевым парусом легкой шаланды. Он не шел открывать неоткрытые полюсы, Не скрывал по ущельям тюки контрабанды. Словом - личность по части экзотики куцая, Для цветистых стихов приспособлена плохо. Он ходил в рядовых при большой революции, Подпирая плечом боевую эпоху. Сыпняками, тревогами, вошью изглоданный, По дорогам войны, от Читы до Донбасса, Он ходил - мировой революции подданный, Безыменный гвардеец восставшего класса. Он учился в огне, под знаменами рваными, В боевой суматохе походных становий, Чтобы, строя заводы, орудуя планами, И винтовку и сердце держать наготове. И совсем не беда, что густая романтика Не жила в этом жестком, натруженном теле. Он мне дорог от сердца до красного бантика, До помятой звезды на армейской шинели. 1929 Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. * * * И кажется мне иногда, Что живу я на свете четыреста лет, Что четыреста раз в ноябре замерзала вода, Что четыреста раз опадал с наших вишен цвет. И вспоминается мне иногда, Что промчалась вся жизнь от войны к войне, Что с детства как тень по пятам ходила Беда И Надежда светила в потемках безвременья мне. И кажется мне иногда, Что четыреста бездн пустотой обрывались у ног И сквозь заросли лет не прорвался бы я никогда, Если б жизни не верил и был на земле одинок. Снова снег белым пухом засыпал сухую траву. Снова воду прикрыла стеклянная корочка льда. Что бы там ни случилось, до главного дня доживу Вот что кажется мне иногда. 1955 Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. * * * Когда устану или затоскую, Взгляну в глаза, как в прозелень морскую, Уйдет усталость, и тоска отпрянет, И на душе заметно легче станет. Вот так вся жизнь — то хлопоты, то войны. И дни без войн, как прежде, беспокойны: Сегодня в Минске, завтра в Тегеране,— Попробуй встречу загадай заране. А сколько в суматохе каждой встречи Признаний выпало из нашей речи! А сколько мы, прощаясь на вокзале, Заветных слов друг другу не сказали! За встречами, за проводами теми Невозвратимо пролетело время. Мы в тишине вдвоем не насиделись, Как следует в глаза не нагляделись. И все ж, мой друг, сомненьями не мучась, Не злясь на эту кочевую участь, Взгляни в глаза мне, глаз не опуская, Они все те же — как волна морская. 1951 Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Конармейская песня По военной дороге Шел в борьбе и тревоге Боевой восемнадцатый год. Были сборы недолги, От Кубани и Волги Мы коней поднимали в поход. Среди зноя и пыли Мы с Буденным ходили На рысях на большие дела. По курганам горбатым, По речным перекатам Наша громкая слава прошла. На Дону и в Замостье Тлеют белые кости. Над костями шумят ветерки. Помнят псы-атаманы, Помнят польские паны Конармейские наши клинки. Если в край наш спокойный Хлынут новые войны Проливным пулеметным дождем, - По дорогам знакомым За любимым наркомом Мы коней боевых поведем. 1935 Алексей Сурков. Шаги времени. Стихотворения, маленькие поэмы, песни. Москва: Московский рабочий, 1983. Лица в ожогах мороза, бессонницей долгой измяты. Радости, скорби, печали замкнуты в тесном кругу. Снова, железными дятлами, в чаще стучат автоматы, Снова, сжимая винтовки, лежим на шершавом снегу. И нарастает волненье до нервного тика, до боли. Посвисты пуль над окопом. Тусклые вспышки в лесу. Встали бы в рост на поляне! Вышли в атаку бы, что ли. Мы бы рванулись навстречу, штык вынося на весу. Сдвинута набок литая каска на ближнем соседе. Невозмутимо спокойна эта большая спина. Он не торопится. Знает - враз не прорваться к победе - Вытерпеть, выдюжить надо. Тяжко? На то и война. 1939-1940 Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Пора! Сгущаются ночные тени. Не сесть и не разжечь костра. В душе обида поражений Еще свежа, еще остра. Мы слишком долго отступали Сквозь этот черный, страшный год. И кровь друзей, что в битвах пали, Сердца стыдом и болью жжет. Путем от Прута и от Буга Нас на восток гнала гроза. Ну как мы взглянем друг на друга? Как глянем родине в глаза? На всем пути дымятся хаты, На всех полях войны печать. Что ж мы молчим? Ведь мы солдаты. Нам надо кровью отвечать. Пора! Уже в донских станицах Враги пытают нашу честь. Ведь порох есть в пороховницах, И ярость есть, и сила есть. За то, что нам всего дороже, За боль и горечь всех скорбей, Рукой, не ведающей дрожи, Ты малодушного убей. Пора! Бестрепетно и смело Пойдем вперед сквозь кровь и дым И Ленина святое дело На поруганье не дадим. 1942, на Дону Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Предчувствие весны Видно, уж нам дорога такая - Жить на земле от войны к войне. Плещет речушка, у ног протекая, Ласточки гнезда вьют на стене. В золоте полдня сосен верхушки, Солнца звенящего - край непочат. А из-за леса тяжелые пушки, Не уставая, кричат и кричат. Кто запретит в этот полдень кричать им? Что им до радостной боли зерна? Им ведь не слышно, что вешним зачатьем Каждая травка напряжена. Пусть с тишиной наши судьбы в разладе,- Мы не хотим под ярмом одичать. Ради цветенья и радости ради Мы заставляем железо кричать. Пусть наше время жестоко и дико,- Вытерпи! Землю ногтями не рви. Мы для детей из железного крика Выплавим светлую песню любви. 1942, Западный фронт Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Скворцы прилетели Чужих указателей белые стрелы С высоких столбов срывают бойцы. Над пеплом сырым, по ветвям обгорелым Тревожно снуют погорельцы-скворцы. К знакомым местам из-за теплого моря Они прилетели сегодня чуть свет. А здесь - пепелища в крови и разоре, Ни хат, ни ребят, ни скворечников нет. Ну как это птичье бездомное горе Отзывчивой русской душе не постичь? Сощурясь от солнца, на вешнем просторе Волнуется плотник - сапер-костромич. - И людям мученье, и птицам не сладко На этих пропащих дорогах войны. Я так полагаю, что новую хатку Саперы срубить погорельцам должны... Звенят топоры. Зашуршали рубанки Над прелью пропитанной кровью земли. Горелые доски, и старые планки, И ржавые гвозди в работу пошли. Червонного золота желтые пятна Весна разбросала по плоским штыкам. Сегодня мы плотники. Любо, приятно Стругать эти доски рабочим рукам. И кровля и стенки отструганы гладко. Соленые капли набухли на лбу. Над пеплом пожарища новая хатка Уютно белеет на черном дубу. Мы снова появимся в местности здешней И дружно под теплым весенним дождем Посадим дубы и под новый скворечник Венцы человечьей судьбы подведем. 1942, Западный фронт Алексей Сурков. Собрание сочинений в 4-х т. Москва: Художественная литература, 1979. Так будет Грозовым предвестьем близкой борьбы Походная песня обходит дороги. В серебряном горле военной трубы Созрели высокие ноты тревоги. Так будет: копытами конниц пыля, Нагрянет нахрапом военная проза. Готовые к радостной жатве поля Накроет зловещая тень бомбовоза. Но раньше, чем в небо взлетит воронье, Затворы винтовок пристынут к ладоням, Подаст Ворошилов команду: «В ружье!» Буденный ответит командой: «По коням!» Мы — люди работы... Любому из нас Дорога труда дорога и знакома. Готовы ли мы в назначенный час Подняться в поход по приказу наркома? За тех, кто в семнадцатом встречу войне Бестрепетно бросил весну человечью, Вождю своему и родимой стране Я песней-присягой сегодня отвечу, Ровесники века, мы вместе, друзья, Отчислены были в запас после боя. Но сердце мое и песня моя Не вышли из красноармейского строя. Мы дружбе походной поныне верны. Она не сгорит до последнего часа В сердцах боевых командиров страны, В сердцах незаметных армейцев запаса Военной угрозы удушливый дым Не скроет от взгляда походное знамя. Мы в грозное завтра спокойно глядим: И время за нас и победа за нами. <1935-1936> ГЂГ«ГҐГЄГ±ГҐГ© Г‘ГіГ°ГЄГ®Гў. Г‘Г®Г·ГЁГГҐГГЁГї Гў 2-Гµ ГІ. ГЊГ®Г±ГЄГўГ : Г•ГіГ¤Г®Г¦ГҐГ±ГІГўГҐГГГ Гї Г«ГЁГІГҐГ°Г ГІГіГ°Г , 1959. * * * Г’Г°Г Г±Г±Г®Г© ГЇГіГ«ГҐГ¬ГҐГІГГ®Г© ГЁ Г°Г ГЄГҐГІГ®Г© ГЋГЎГ«Г ГЄГ Г°Г Г±Г±ГҐГ·ГҐГГ» Гў ГГ®Г·ГЁ. Г‘ГЇГЁ ГІГ», ГГҐ ГўГ®Г°Г®Г·Г Г©Г±Гї, ГГҐ Г±ГҐГІГіГ© Г€ ГЇГ®-Г±ГІГ Г°ГЁГЄГ®ГўГ±ГЄГЁ ГГҐ ГўГ®Г°Г·ГЁ. Г‘ ГѕГГ®Г±ГІГЁ Г¬ГҐГ·ГІГ Г«ГЁ Г¬Г» Г® Г¬ГЁГ°ГҐ, ГЋ Г±ГЇГ®ГЄГ®Г©ГГ®Г¬ Г·Г Г±ГҐ ГІГЁГёГЁГГ». ГЂ Г±ГіГ¤ГјГЎГ ГЇГ®Г¤ГЎГ°Г®Г±ГЁГ«Г Г·ГҐГІГ»Г°ГҐ Г„Г®Г«ГЈГЁГµ, ГЁГ§ГГіГ°ГЁГІГҐГ«ГјГГ»Гµ ГўГ®Г©ГГ». Г‘ГІГ Г«Г® ГЎГ»ГІГ®Г¬ ГЁ ГўГ®ГёГ«Г® Гў ГЇГ°ГЁГўГ»Г·ГЄГі - ГЏГ® ГЇГ®Г«ГҐГІГі Г°Г Г§Г«ГЁГ·Г ГІГј Г±ГГ Г°ГїГ¤, ГЏГ®Г±Г«ГҐ ГЎГ®Гї, ГўГ±ГІГ Гў ГГ ГЇГҐГ°ГҐГЄГ«ГЁГ·ГЄГі, Г‡Г ГЇГ®Г«ГГїГІГј Г§Г Г¤Г°ГіГЈГ ГЇГ®Г«Г»Г© Г°ГїГ¤. Г‘ГЄГ®Г°ГЎГј ГіГІГ°Г ГІ, ГіГ±ГІГ Г«Г®Г±ГІГј, ГЎГ®Г«Гј Г°Г Г§Г«ГіГЄГЁ, Г‘ГҐГ°Г¤Г¶ГҐ Г®ГЎГ¦ГЁГЈГ ГѕГ№ГіГѕ Г§Г«Г®Г±ГІГј - Г‚Г±ГҐ Г¬Г» ГЁГ±ГЇГ»ГІГ Г«ГЁ. Г’Г®Г«ГјГЄГ® Г±ГЄГіГЄГЁ Г‚ Г¦ГЁГ§ГГЁ ГЁГ±ГЇГ»ГІГ ГІГј ГГҐ Г¤Г®ГўГҐГ«Г®Г±Гј. ГЏГ®Г¤ ГђГ¦ГҐГўГ®Г¬, 1942 ГЂГ«ГҐГЄГ±ГҐГ© Г‘ГіГ°ГЄГ®Гў. Г‘ГІГЁГµГЁ. Г‘ГҐГ°ГЁГї "ГђГ®Г±Г±ГЁГї - ГђГ®Г¤ГЁГГ Г¬Г®Гї". ГЊГ®Г±ГЄГўГ , "Г•ГіГ¤Г®Г¦ГҐГ±ГІГўГҐГГГ Гї Г«ГЁГІГҐГ°Г ГІГіГ°Г ", 1967.